Андрей Яновский: разделение здравоохранения на государственное и частное — это неправильно

Удачно разместились

— Для чего EMC был выход на IPO?

— Долю 27,8% EMC в марте 2012 года купил Baring Vostok Private Equity Fund за $100 млн. В 2019 году фонд начал искать покупателей на нее, т.к. срок его существования подходил к концу. Игорь Шилов — основной акционер EMC хотел видеть предсказуемых партнеров, поэтому сам нашел покупателей. При этом договоренность была следующая — либо он выкупает у них эту долю через год, либо проводит IPO. В результате в феврале 2020 года группа «Мединвестгрупп» (МИГ), принадлежащая Виктору Харитонину, основному владельцу «Фармстандарта», выкупила долю фонда Baring Vostok. В сделке также участвовали его партнеры по «Фармстандарту» — Greenleas International Holdings Романа Абрамовича и Hiolot Holdings Егора Кулькова. По оценкам, они заплатили за долю около 20 млрд руб., или $277 млн — в 2,7 раза больше, чем Baring в 2012 году.

Собственно, эти три фонда и вышли через IPO, согласно договоренности. Игорь Шилов добавил к пакету в 27,8%, чтобы вывести на рынок хороший и ликвидный инструмент. Теперь эти акции, а точнее депозитарные расписки на эти акции, находятся в свободном обращении. Игорь Шилов в интервью неоднократно заявлял, что остается основным акционером с долей более 55% и планирует дальше развивать бизнес EMC. При этом он подчеркивает, что для него сейчас это единственный бизнес и источник дохода, поэтому он очень заинтересован в высоких и стабильных дивидендах.

— Как понимаю, разговор об IPO шел уже давно, почему вышли на него именно сейчас?

— Как я уже сказал, в 2019 году фонд искал покупателей на долю в компании, и одним из вариантов было IPO. К сожалению, рыночная конъюнктура на фондовом рынке в то время не позволяла получить требуемую оценку для растущего и прибыльного бизнеса EMC. Дисконт для российских компаний был слишком велик. Поэтому тогда предпочтение было отдано частному размещению. Сегодня обстановка на рынке благоприятная, за последний году уже несколько компаний провели размещения. Мы считаем, что момент для нашей сделки также удачный.

— При этом вы вышли на нижнем ценовом диапазоне. Почему?

— Все, что мы делаем на фондовом рынке, преследует одну цель – создать привлекательный и ликвидный финансовый инструмент, который позволит инвесторам диверсифицировать вложения и поучаствовать в росте российского сектора частной медицины. И размер сделки, и размещение по нижней границе способствуют этому, т.к. позволяют не только привлечь больше инвесторов, но и значительно диверсифицировать структуру акционеров. Как публичная компания, мы только начинаем завоевывать репутацию, и нам важно доверие инвесторов. Мы стараемся не допустить проседания капитализации, как у многих компаний после размещения. В сентябре мы выплатим дивиденды, и, я думаю, это повысит интерес.

— И в чем привлекательность компании для инвесторов, на ваш взгляд?

— Компания растет год от года, это видно по финансовым результатам. В первом полугодии 2021 года наша выручка увеличилась более чем на 40%. При этом рентабельность растет опережающими темпами. Основной инвестиционный цикл завершен, мы уверены, что сможем поддерживать высокие темпы роста на базе существующих активов, и поэтому предложили рынку гибкую дивидендную политику, допускающую распределение до 100% чистой прибыли. Это может обеспечить в текущем году дополнительную доходность инвесторам на уровне 10—11% в евро при нынешней цене акций.

Наш бизнес очень прозрачный. Все просто: количество клиентов, средний чек, количество услуг — все наши множители. Средний чек у нас достаточно высокий, но мы же участники рынка. Количество посетителей в EMC выросло, количество потребляемых услуг выросло, и даже средний чек чуть-чуть подрос. При том что цены мы не повышали, просто внутри каждого визита люди стали покупать больше.

— Что размещение даст компании?

— Я искренне верю как управленец: когда ты публичный, прозрачный, это добавляет ответственности. Это определенный показатель зрелости. Все профессионалы, которые здесь работают, процессы, которые есть, должны соответствовать многим передовым требованиям, что является еще одним стимулом меньше спать, всегда быть быстрым, активным, понятным для инвестсообщества, то есть привлекательным. Также публичный статус открывает для нас новые возможности с точки зрения работы на рынках капитала, диверсификации структуры акционеров и дальнейшего совершенствования практики корпоративного управления.

На защите прав

— Уже около года вы являетесь омбудсменом по защите прав предпринимателей в сфере медицины. Зачем?

— Во-первых, более широкое понимание всего, что происходит на медицинском рынке, потому что расширилось количество контактов — предприниматели часто обращаются с вопросами или с рассмотрением возможности защиты их интересов. Второе, доступ к дополнительному рупору, через который можно донести актуальную проблематику. Например, мы — игроки частного рынка считаем дискриминационным в принципе разделение здравоохранения на государственное и частное. Это неправильно. Надо смотреть на систему целиком и действовать в интересах заказчика. Заказчиком является вовсе не государство, а пациент.

— С чем чаще всего обращаются предприниматели?

— Больше всего вопросов, наверное, по изменениям, которые вносятся в Федеральные законы № 323 и 326. Они, собственно, нам с вами, как пациентам, прописывают определенную маршрутизацию, то есть, по сути дела, лишают нас выбора медицинской организации, где бы мы хотели получать помощь. Второй, серьезный момент — существует высокая вероятность того, что если примут все поправки законодательства, то средние и малые предприятия медицинского бизнеса, по сути дела, не смогут участвовать в оказании услуг по ОМС, потому что критерии по количеству коек, обязательному наличию круглосуточного стационара, определенному количеству врачей выведут их из реестра.

— Как это может отразиться на рынке?

— Если по оценкам частные медорганизации занимают всего 8% рынка, наверное, этот урон может быть вполне существенным, потому что действуют одновременно две силы. Первая: критерии, параметры, которым организации должны соответствовать, и второе — это не всегда привлекательные тарифы, которые и так заставляют людей работать достаточно напряженно.

— Вы считаете, что в частных клиниках уровень врачей выше, чем в государственных?

— Государственные компании, как правило, достаточно крупные. Их штат несравнимо больше. И, конечно, среди них есть и «звезды». Люди, которые погружены в науку и приносят огромную пользу. Но если в социальных сетях почитать комментарии пациентов, сходивших на прием, мы видим, что проблем достаточно много. Мы, как частная медорганизация, стараемся развивать наиболее профессиональных сотрудников, отбирать лучших, дополнительно обучать. Нам нужны сотрудники, которые клиентам приносят профессиональную помощь и радость, а не просто «ходят на работу».

— Частные клиники тоже получают достаточно негативных отзывов в интернете.

— С частниками проще, им вы платите деньги. Во-первых, вы можете этим управлять: если вы не довольны качеством — вы больше не придете. Вы можете спокойно критиковать, обращаться в Роспотребнадзор, написать жалобу в Росздравнадзор, а с государственными клиниками вы ничего этого не сделаете. Руки рынка нет.

— Что вам удалось сделать за год как защитнику прав предпринимателей?

— Мы были допущены к участию в работе комитета Государственной думы по здравоохранению, было организовано несколько обсуждений. Мы сформировали свою позицию и собрали пакет документов, необходимых для обсуждения всех предлагаемых изменений. Эффективно ли это? Как минимум, обсуждение затормозило ту или иную редакцию, которую хотел провести государственный заказчик.

Помогли ли мы кому-то с конкретными обращениями? Да, я считаю, помогли, этот рупор работает. Мы сформулировали позицию, Борис Титов (уполномоченный по защите прав предпринимателей) делал запросы в конкретные органы государственной власти, помощь была осуществлена. Так часто устроено у нас в стране: когда приходит запрос из Москвы, в регионах тревожатся.

— Что касается формулировки вами позиции и тех предложений по ОМС, которые вы подготовили для Титова. Как вы оцениваете шансы на создание таких «понятных и прозрачных критериев» по распределению средств ОМС?

— Я считаю, что ситуация не самая простая для частных игроков. Тем не менее процесс идет, есть попытка осмыслить ситуацию. Если взять судебную практику последнего года, то она будет неоднозначной: есть случаи, где защитили позицию ФОМС, но есть и ситуации, когда сверхобъемы были оплачены медорганизации на основании того, что она не могла отказать в помощи — я считаю, что это уже маленькая победа.

— Видите ли вы какое-то позитивное движение в здравоохранении в последнее время?

— Конечно. Во-первых, часть вопросов решаются в рамках национальных проектов. Плюс та же пандемия стала своеобразным катализатором, «взбодрила» многие медицинские организации. Кроме того, и в обществе произошел определенный ментальный сдвиг — в прошлом году мои клиенты в первый раз сказали: «здоровье — это ценность», а у слов «здоровье» и «здравоохранение» общий корень. Так что, может быть, мы все начнем более внимательно относиться к вопросам сохранения здоровья.

Бонусы пандемии

— Как за полтора года пандемии изменилось поведение пациентов EMC?

— Мы — достаточно уникальная медицинская система, потому что занимаемся всеми из известных специализаций. Если говорить простым языком: мы как супермаркет одной двери — вы можете открыть дверь и решить все свои задачи со здоровьем. Если говорить об изменениях, то люди стали внимательнее к себе относиться, и у нас увеличилась частота контактов с клиентами, в том числе по их инициативе. Они стали чаще проверять свое здоровье: кто-то осознал важность диспансеризации, кто-то начал делать дополнительные анализы. Это позитивный тренд, влияющий на качество и продолжительность жизни.

— Вы опубликовали свою отчетность за первое полугодие 2021 года. Как вы оцениваете показатели?

— Компания продолжает расти. Продолжает быстрее, чем обещала инвесторам, сохраняет высокий уровень доходности, полностью реализует все действия своей заявленной стратегии.

— Пандемия отразилась на бизнесе?

— В прошлом году по отношению к 2019 мы получили больше клиентов, которые раньше либо ездили на Запад, либо ходили в другие медучреждения, но в силу изменения ландшафта они пришли к нам. Наша задача — остаться привлекательными для них и далее. При этом, мы с самого начала заявили, что продолжим обслуживать наших клиентов так же, как делали это в обычное время. В EMC не заводили ковидные койки. Естественно, мы занимаемся выявлением, первичной диагностикой, если нужно, можем маршрутизировать человека на ковидную койку в государственную клинику или к тем же самым частникам.

— А на ценовом уровне что-то изменилось?

— Нет, EMC в последний раз пересматривал прайслист в 2011 году, и цены зафиксированы в евро*, так как основные наши конкуренты за рубежом. Все, кто привык получать высококачественную медицинскую помощь, кто ранее ездил за этим за границу, могут получить все то же самое в EMC с тем же уровнем сервиса, на родном языке и по тем же ценам. Но минус дорога, минус время, минус неудобства. Кроме того, есть еще один очень важный аспект, о котором часто забывают, – это семья рядом. Мы стараемся сделать так, чтобы любая медицинская помощь по возможности была амбулаторной, так как эффективность такого лечения на порядок выше.

— Будете ли развиваться в регионах?

— Пока не планируем. На основании результатов 2020 года выяснилось, что 10% мы «привезли» из регионов, то есть пандемия выступила своеобразным катализатором налаживания дистанционного контакта с клиентом. Люди стали чаще обращаться — за дистанционной консультацией, вторым мнением, после которого уже можно приглашать человека прилететь на личный прием. По сути, находясь здесь, мы работаем по всей стране. EMC строит центр глубоких компетенций, мы можем привезти сюда хорошего специалиста, а привезти его в Нарьян-Мар… боюсь, ни у нас, ни у потребителей не хватит на это средств.

* Согласно данным ЦБ, в 2011 году стоимость евро варьировалась от 39 до 43 руб. По состоянию на 25 августа 2021 года стоимость европейской валюты выросла до 86,8 руб.