Мы собираемся сразу захватывать мир

– На какой стадии находится ваш проект и в чем его преимущества по сравнению с другими телемедицинскими сервисами?

– Doctor Smart сейчас на стадии «friends & family» – проводим тестовые консультации среди друзей и знакомых. Коммерческие консультации по плану должны стартовать в ближайшее время. Практически одновременно с Россией планируем выйти на страны СНГ.

Это широкопрофильный проект, ориентированный на изменение медицинской отрасли с целью повышения ее качества и доступности. Мы хотим вернуть часть силы обратно пациентам. Активно используем системы искусственного интеллекта – как для тестирования врачей при допуске в систему, для помощи в процессе работы, так и для проверки качества медицинской помощи.

Второй существенный момент, который отличает нас от конкурентов, – мы собираемся использовать модель Uber и сразу захватывать мир. У нас нет цели медленно и неторопливо идти по российскому рынку.

– Все говорят, что у отечественного рынка телемедицины большой потенциал, но сегодня он придушен государственной регуляцией, опасениями со стороны правительства «как бы чего не вышло». А как вы оцениваете перспективы этого сегмента?

– Я думаю, переориентация на удаленные сервисы в связке врач-пациент будет происходить с участием государства уже в следующем году. Сейчас идет активная подготовка нормативной базы, и есть ощущение, что к концу года мы увидим результаты этой работы. Прогресс не остановить, каким бы пугающим он ни казался.

Сегодня статистика в бывших странах СССР такова, что до 40% всех приемов врача – ненужные, то есть когда в поликлинике вынуждены сидеть в очереди здоровые люди. Кому-то надо закрыть больничный, кому-то – оформить справку или получить направление, кому-то – сказать, что он прошел курс лечения и чувствует себя хорошо. Еще 20% всех амбулаторных приемов – это те, которые вполне можно провести удаленно. Это официальная оценка. То есть 60–65% приемов можно перевести в удаленные: на портал госуслуг, еще в какие-то сервисы.

– Все говорят, что российской системе здравоохранения не хватает финансирования, но в основном это касается статей расходов, связанных с лечением тяжелых заболеваний. По остальным статьям средств предостаточно, но расходуются они нерационально.

– Если посмотреть зарубежную практику, там акценты смещены в сторону среднего медицинского персонала. Медсестра встречает пациента, собирает первичный анамнез, если надо, выполняет предварительные тесты, заполняет документы, готовит человека к встрече с врачом, а тот уже приходит в конце беседы буквально на 5 минут. За это время он либо делает заключение и ставит диагноз, либо приходит к выводу, что это не его зона компетенции или тяжелый случай – и направляет пациента в высокотехнологичную помощь этажом выше.

– Но как быть, если у нас сплошь и рядом врачи ведут прием без медсестры?

– Это надо менять. За границей не редкость, когда на одного врача приходится три-четыре медработника со средним образованием, и сделано все, чтобы максимально эффективно использовать время дорогого специалиста. Медперсонал стоит дешевле и подготовить его можно быстрее, за 2–3 года.

Информационные технологии в первую очередь должны применяться для устранения неэффективной траты времени высококвалифицированного специалиста и пациента. Государство расходует массу средств на обучение врача в течение 10 лет, а потом он на приеме заполняет бумажки, теряя квалификацию и профессионально выгорая. Да и пациент, который вынужден отпроситься с работы, чтобы попасть на прием, – тоже не лучшее явление с точки зрения экономики.

В Швеции 6 лет назад было принято решение о внедрении телемедицины. Они сделали портал, опубликовали правила и всем разрешили участвовать в проекте. И меньше чем за 4 года 76% визитов стали удаленными. Вот это скорость эволюции. Если брать российскую телемедицину, то выполнить все нормативные требования сегодня жутко тяжело, а для частной компании – невозможно. И это, как всегда, компенсируется необязательностью их исполнения. Как только мы выстроим прозрачную, понятную законодательную систему, рынок сформируется автоматически.  

Я не зря все время говорю об ослаблении роли государства. Один мой знакомый по «Деловой России» рассказывал свой кейс, который хорошо иллюстрирует этот тезис. Они сделали всякие переносные устройства для мониторинга состояния пациентов, кабинки автономной диагностики, датчики Холла с 24-часовым мониторингом с Bluetooth, но не смогли получить регистрационные удостоверения Росздравнадзора. Им сказали, что из-за Bluetooth их разработка не может считаться медизделием. Пока они год с этим возились, идеи повторили китайцы, и сейчас их продукт проходит регистрацию FDA, после чего по упрощенной схеме будет зарегистрирован в Росздравнадзоре, и дело будет сделано.

В прошлом году на заседании «Деловой России», посвященном здравоохранению, я предлагал убрать регулирование для проектов в сфере телемедицины, которые обслуживают меньше 10 тыс. или 100 тыс. человек. Назовем их пилотными. В Италии пошли таким путем. Там все, что рассчитано на аудиторию меньше 5 тыс. человек, работает в режиме эксперимента. Они тестируют, какие проблемы могут возникнуть с телемедициной в рамках существующей системы здравоохранения. Законодательные ограничения для них сняты. У нас эта идея поддержки не получила. Я считаю так: дайте бизнесу немного свободы – и посмотрите, что из этого получится. Если будут злоупотребления – все прекратите.

– Какие возможности для ГЧП вы видите в телемедицине?

– Думаю, они такие же, как и везде в медицине. Сегодня все смотрят на ГЧП через призму концессии. Лично мне больше нравится европейский вариант партнерства, когда государство выступает как большой оптовый покупатель и говорит частному бизнесу: мне нужно провести в этом городе 500 тыс. телеприемов врача в год. Есть фиксированная цена услуги, есть четко прописанные требования – если ты их выполняешь, то получаешь бюджетные средства. Это идеальный вариант, потому что самый простой. Не хочешь работать в ОМС – не работаешь. Хочешь, позволяет тебе экономика – работаешь. Если никто не соглашается работать, тогда государство думает: «Наверное, мы мало денег дали» и пересматривает тариф.

– Сегодня в сфере цифрового здравоохранения реализуется довольно много отечественных проектов с серьезными вложениями, но срок их окупаемости представляется туманным ввиду непоследовательности регулятора. Мы видим, как стартапы начинают переориентироваться на экспортное направление.  То есть на российском рынке в ближайшее время никто не рассчитывает заработать?

– Основные деньги, конечно, в США. На их долю приходится примерно половина мирового рынка здравоохранения. Если у компании есть малейшая возможность выйти на американский рынок, она за нее, безусловно, хватается.  

Российская система ОМС сегодня такова, что вам невыгодно оптимизировать свои расходы, удешевлять стоимость какой-то услуги. Даже если у вас революционный проект, который сделает людей здоровее при меньших затратах, – вам попросту некуда его встроить. Если вы работаете в ОМС, то у вас четко прописано, на что вы можете потратить заработанные деньги. Если структура расходов другая, то накапливаются излишки, которые вы не можете потратить по нужной статье. Допустим, вы договорились, что будете покупать с большой скидкой какие-то реактивы, в итоге вместо 20%, скажем, тратите 17%. Оставшиеся 3% у вас попросту зависают, вы никак не можете ими распорядиться. Гипотетически клиника и направила бы эти 3% на IT-стартап, но не может. Это рождает косность системы, поэтому, да, думаю, что основной расчет стоит делать на зарубежный рынок.