История вопроса

Первое письменное упоминание о пересадке роговицы относится к XVII веку. Был в Голландии то ли солдат, то ли трактирщик, то ли цирюльник, то ли врач (точно никто не знает) — Ван Зея, который впервые попытался заменить мутную роговицу у больного на прозрачную, взятую у новорожденного ягненка. Он укрепил пересаженную ткань с использованием белка куриного яйца. Естественно, глаз погиб.

Первую пластику в новейшее время уже на основании современных биологических знаний произвел в 1905 году австрийский хирург Эдуард Цирм. Дальнейшее развитие пересадки роговицы связано прежде всего с именем великого советского офтальмолога академика Владимира Филатова. Он первым в мире показал, что операцию можно провести с помощью консервированной ткани. С середины 1930-х годов этот метод широко применялся в крупных офтальмологических центрах страны. Для этого в Конституцию 1936 года был даже внесен отдельный пункт о возможности донации органов зрения без согласия умершего.

В 1970-е годы в СССР появилась альтернативная школа кератопластики. Один из выдающихся офтальмологов современности Святослав Федоров предположил, что пересадку роговицы можно проводить с использованием свежей донорской ткани. То есть до 12 часов после смерти осуществить забор и эту ткань укрепить в глазу реципиента.

Однако на развитии «федоровской» школы сильно сказался закон «О трансплантации органов и (или) тканей человека», вышедший в 1992 году. Документ разрешал проводить операции по трансплантации роговицы только пяти крупным федеральным центрам. В результате широкое применение метода забора свежей донорской ткани стало невозможным и такие операции не стали массовыми.

Пластика или трансплантация

Хотя с медицинской точки зрения кератопластика и трансплантация роговицы — фактически одно и то же, между ними существует принципиальная юридическая разница. Трансплантация роговицы заключается в том, что донорская ткань непосредственно доставляется в лечебное учреждение и укрепляется в глазу реципиента. Если же специалисты осуществили забор ткани, доставили в специальное учреждение, где эту ткань технологически обработали и затем доставили в ЛПУ и укрепили в организме реципиента, это будет считаться кератопластикой.

Споры по поводу консервированной и «свежей» роговицы закончились в 1970-е годы. Мне не известно ни одной страны, где использовали бы сейчас свежую ткань, так как у кератопластических операций есть ряд серьезных преимуществ. Во-первых, использование консервированной ткани позволяет проводить операции в плановом порядке. Во-вторых, это материал с заранее известными характеристиками. В третьих, в нем гарантированно нет инфекции, потому что помимо исследования качества роговичной ткани донора проводится серологическое исследование, исключающее инфекцию.

Глазные банки

В 1944 году американский хирург Тонви Пэйтон (Tonwiey Paton) открыл в Нью-Йорке первый глазной банк. Но первенство здесь, конечно, принадлежит академику Филатову, просто он не ввел в оборот сам термин. В советское время в любом лечебном учреждении хранились роговицы, консервированные по Филатову. В случае каких-то острых состояний или травмы бежали к старшей сестре, забирали эту роговицу и использовали для закрытия дефекта.

Сегодня в США работают 24 глазных банка, они объединены в американскую ассоциацию глазных банков — Eye Bank Association of America (EBAA) — и жестко регулируются.

В нашей стране, напротив, пошли по пути прямой трансплантации. Ежегодно в России проводят только 2—4 тыс. кератопластик, хотя реальная потребность гораздо выше. Для сравнения: в США их количество достигает 120—150 тыс. в год. Кроме того, последняя монография по кератопластике в нашей стране была выполнена в 1970-е годы.

Идея создания глазного банка в Москве появилась в 2012 году. Ко мне за консультацией обратился пациент с острым кератоконусом, была угроза перфорации роговицы. Его привели с зашитыми веками: это все, чем ему смогли помочь по месту жительства. Пациенту, конечно, требовалась кератопластика, но материала не было, очереди за ним в федеральные центры были заняты на несколько лет вперед.

Как организована работа

Работа начинается в 7 часов утра, когда в морги приходят эксперты и определяют, какие тела можно взять в донацию. В России законодательно принята презумпция согласия на посмертное донорство.

Около 9 часов утра мне поступает информация, какое количество ткани я смогу получить. Далее эксперт осуществляет забор материала, после чего кровь транспортируется в лабораторию, а материал — в банк. Ткань находится на обсервации до тех пор, пока мы не получим информацию из лаборатории. Если материал контаминированный, он уничтожается.

Ткань обязательно нужно заготовить в тот же день, когда она получена. На следующий день или через день материал рассылается в термоконтейнерах в клиники страны и идет в хирургию.

Рынок и обратная связь

Конкуренции как таковой у нас нет, в России всего несколько глазных банков. Прежде всего это банк МНТК микрохирургии глаза, который появился еще в 1980-е годы. Святослав Николаевич [Федоров] уже тогда понимал, что от трансплантации надо уходить. Есть также банки в Уфе, Ижевске и Самаре.

Конечно, этого слишком мало. Основная претензия ко мне, которую я слышу на симпозиумах, — дефицит материала. А я не могу дать больше, мы не такое большое учреждение.

Для разбора претензий по существу у нас существует обязательная обратная связь. Клиники, которые получают наш материал, через месяц должны прислать отчеты о его использовании. Мы можем отслеживать, какие возникают проблемы.

Мировая статистика свидетельствует, что 3—5% материала, несмотря на контроль, могут потенциально приводить к осложнениям в ближайшем периоде. Мы работаем с 2013 года, за восемь лет наши материалы приводили к осложнениям менее чем в 1% случаев.

Тем не менее, если возникают какие-то проблемы, мы бесплатно меняем материал, такие ситуации бывают. Это связано не с тем, что мы что-то плохо сделали или хирург допустил ошибку, просто биологические закономерности приживления материала в полной мере не изучены, поэтому мы не можем дать 100%-ную гарантию. Но то же касается и трансплантации.