Российские травматологи готовы к росту ревизионных и реконструктивных операций

Ветер перемен

— Вы уже полтора года в должности директора НМИЦ ТО им. Н.Н. Приорова. Можно подвести какие-то итоги?

Антон Назаренко: Цифры говорят о позитивных тенденциях работы центра: число консультаций увеличилось в прошлом году по сравнению с 2022 годом на 11 644 и составило 73 795, в стационаре было пролечено 15 914 пациентов, что на 3274 больше. Мы повысили интенсивность работы операционных блоков, увеличили их укомплектованность средним и младшим медперсоналом, в том числе за счет повышения заработной платы. Увеличили коечную мощность отделения анестезиологии и реанимации и теперь можем принимать больше пациентов с острой травмой. Консультативная работа в центре теперь ведется в выходные и праздничные дни, есть возможность оперативно госпитализировать пациента.

С 2023 года более 150 операций центр провел с применением роботических систем — они обеспечивают высокое качество и безопасность установки имплантов, минимальную инвазивность, ускоренное послеоперационное восстановление пациентов. Сейчас у нас готовится к запуску проект испытательной лаборатории материалов и костного банка.

Чтобы обеспечить доступность помощи для маломобильных граждан, закупили электромобиль, который транспортирует пациентов по территории центра.

— Оперировать время находите?

А.Н.: Стараюсь находить время для проведения операций на структурах позвоночника и спинного мозга в силу специфики данных вмешательств.

— А как обстоят дела с разработкой информационных систем для управления качеством медицинской помощи, которыми вы занимались в НМИЦ нейрохирургии?

А.Н.: В Центре им. Приорова этот процесс выстроен более глобально: информатизация и мониторинг нежелательных событий выделены в отдельное направление. Врачи и медсестры проходят обучение этим технологиям, потом тестирование.

— Это ваша собственная разработка?

А.Н.: Я бы сказал — общая. Центр нейрохирургии первым из НМИЦ в 2022 году прошел добровольную сертификацию Росздравнадзора «Качество и безопасность медицинской деятельности», и мы сейчас тоже этим увлеклись. Это то, что есть во всем мире, — международная аккредитация JCI, которую имеют медучреждения 70 стран мира. В России появилась своя история — и она очень крутая. 10 лет назад были разработаны рекомендации по внутреннему контролю качества и безопасности медицинской деятельности на основании международных стандартов ИСО, JCI и национальных систем аккредитации других стран.

Чтобы подготовка к сертификации проходила не формально, а содержательно, мы разработали следующую модель: медработникам даются готовые инструменты — автоматизированные протоколы профилактики нежелательных событий, интерактивные обучающие материалы на специальной платформе — и потом это все распространяется по отделениям. А аудит уже проводится по результатам внедрения. Это намного быстрее и намного честнее. Отчеты об инцидентах дают представление, какие направления заслуживают большего внимания. Такая модель повышает культуру безопасности и осведомленность медработников о рисках: инциденты обсуждаются не за закрытыми дверями, а на общеврачебных конференциях и в отделениях. Знания о предотвратимости нежелательных событий помогают врачам концентрировать усилия на проблемах безопасности и удовлетворенности пациентов.

— Как у вас обстоят дела с кадрами?

Олег Соколов: Был период, когда мы фиксировали дефицит младшего и среднего персонала — тогда московские медучреждения выглядели привлекательнее федеральных за счет столичных надбавок к зарплатам. Сейчас проблема финансирования нивелировалась, и за последний год мы закрыли все вакансии. С врачебным персоналом дефицита никогда не было: к нам идут, потому что работать в центре и почетно, и профессиональный, научный интерес присутствует. Финансовые тарифы Программы госгарантий позволяют обеспечивать достойную зарплату персонала.

А.Н.: Если быть точным, сейчас в центре работают 1022 сотрудника. Из них 675 — медперсонал, 41 — научные сотрудники.

Между инновациями и санкциями

— Какие новые направления развития травматологии, принципиально важные разработки появились в последнее время?

О.С.: СМИ всегда акцентируют внимание на всем новом, но медицина развивается не так быстро, как им хотелось бы. Здесь главное — совершенствование имеющихся методик и расширение технологических возможностей. Например, в травматологии уже более 30 лет развиваются артроскопические технологии. Если в самом начале артроскопия проводилась при малом спектре патологий, таких как санирующие операции, резекции мениска, удаление свободных тел из сустава, то сейчас эта методика охватывает широкий спектр реконструктивно-пластических операций, направленных на восстановление или улучшение функции суставов.

— Но ведь появились и инновационные технологии, например выращивание хряща?

О.С.: Эти исследования идут, но о внедрении их в широкую практику говорить преждевременно. Эти методики пока не дают реального клинического эффекта, который позволил бы позиционировать их как альтернативу традиционным. К сожалению, пациенты этого часто не понимают и полагают, что их использование возможно в их конкретном случае.

— Как вы оцениваете развитие отечественной травматологии и ортопедии по сравнению с западной? Ощущаете влияние санкций и отрезанность российского научного сообщества от мирового?

О.С.: Принципиального отставания российской науки от западной в нашей области нет. Говорить о приоритете отечественных технологий не совсем правильно, потому что многое действительно пришло к нам из европейских стран, и большая часть оборудования у нас до сих пор импортная. Но все существующие современные методики не только сохранены, но и продолжают совершенствоваться.

— А с дефицитом медизделий пришлось столкнутся из-за санкций?

О.С.: У нас были опасения на этот счет, но безальтернативного дефицита не возникло. Сейчас мы активно используем российский расходный материал — шовный, перевязочный. Если брать более сложные медизделия, например эндопротезы, другие импланты, здесь пока импорт преобладает, но доля отечественных производителей тоже увеличивается и их продукция не отличается по качеству.

А.Н.: В прошлом году, несмотря на санкции, мы расширили линейку имплантатов: сейчас нашими специалистами применяется восемь разновидностей имплантов коленных суставов и шесть — тазобедренных.

Новые вызовы

— Вы фиксируете ухудшение ситуации с травмами на фоне специальной военной операции (СВО)?

О.С.: К нам поступают такие пациенты, но уже не с острой травмой, а те, кто нуждается в каких-то реконструкциях по квотам программы высокотехнологичной медпомощи (ВМП), и их немного.

А.Н.: Важно разделять: одно дело травмы сами по себе, другое дело — их последствия. Всегда любого рода военные операции — это эпидемия травм. И важнейшая проблема связана с тем, что существенный процент пациентов, которые имеют такую травму, наблюдается потом очень долго. Это, как правило, люди молодого возраста, они живут потом еще много лет, но все эти годы последствия травм сохраняются.

Предположим, во время операции после ранения был установлен имплант. Но с ним со временем что-то происходит, он, например, может ломаться. Если речь идет об ампутациях, то это вообще непрекращающийся процесс: после первой операции в течение двух-трех месяцев подготавливается и устанавливается экзопротез, с возрастом культя будет меняться, и это может потребовать корректировки медизделия.

— Что это означает для профиля травматологии?

А.Н.: К 2026 году в России, по прогнозам, будет проводиться до 200 тыс. эндопротезирований в год (сейчас около 150 тыс.). При этом в среднем процент осложнений при таком виде вмешательств составляет до 4%. То есть нас ждет рост ревизионных операций, надо будет работать с костно-суставными инфекциями, которые имеют свойство сопровождать операции по протезированию.