Аркадий Столпнер: нам билет на войну выписали – должны соответствовать

Про потери от коронавируса и борьбу с ним

– Как МИБС преодолел коронакризис? Каков размер убытков?

– Наши денежные потоки, особенно в начале карантина, упали в диагностических отделениях в некоторых регионах до 70%.

В среднем по стране падение составило 20–30%. Некоторые центры просто закрылись, так как находились в госучреждениях, которые были перепрофилированы под борьбу с COVID-19.

Пациентопоток еще не вернулся на докризисный уровень, но все к этому идет. Более того, мы ожидаем некоторый «навес» из пациентов, связанный с отложенным спросом.

На работе онкоцентров МИБС в Санкт-Петербурге сказались сложности и запреты на внешний и внутренний медицинский туризм. До коронавируса к нам приезжало много пациентов из-за рубежа и регионов России.

Потребовались расходы на меры безопасности: понимая серьезность ситуации, уже в конце января мы выделили средства на покупку СИЗ.

– Зачем включились в борьбу с эпидемией?

– С самого начала было понятно, что методы медицинской визуализации, в случае с коронавирусом это компьютерная томография, будут играть важную роль. Наша организация имеет компетенции в этой области и должна была включиться в работу. Я сотрудникам говорил: «Нам билет на войну выписали, мы должны соответствовать».

– Были сложности при перепрофилировании клиник?

– Под прием пациентов с подозрением на коронавирусную инфекцию были перепрофилированы определенные части двух наших диагностических центров в Петербурге. Первым 28 апреля начал работать амбулаторный сортировочный центр КТ на ул. Советской (это центр комплексной диагностики и поликлиническое отделение). Через две недели включился второй сортировочный центр на ул. Есенина.

– Как взаимодействовали с государственными органами?

– Изучая опыт Москвы на начальном этапе эпидемии, мы решили, что он будет полезным для Петербурга. Частные медорганизации предложили председателю Комитета по здравоохранению города помощь, заявив о готовности начать прием пациентов с COVID-19 через 48 часов.

У нас была попытка перепрофилировать под прием пациентов с коронавирусом небольшой центр, специализирующийся на КТ-диагностике, расположенный в городской Консультативно-диагностической поликлинике № 1. Но мы поняли, что быстро сделать это на чужих площадях не выйдет. Нужно много вещей согласовывать, а времени не было. Решили, что проще будет сделать это у себя. Государственные клиники скованы в некоторых моментах, частник более гибок, и мы использовали данное преимущество.

– Нагрузка на центры была большая?

– Когда мы открылись, к нам присоединилось еще четыре центра компьютерной томографии, государственные и частные. Всего в Петербурге работало шесть амбулаторных сортировочных центров, они взяли на себя часть потока пациентов, которых бригады скорой помощи везут на госпитализацию в городские больницы. Но у коллег в какой-то момент начали выходить из строя томографы, в результате в двух наших центрах обследовалось 60% пациентов. Был очень тяжелый момент, когда поток начал нарастать стремительно. Узким местом оказалось не само исследование, которое проводится за минуты, а его описание.

Примерно полчаса требуется на выдачу двух заключений: рентгенологического (по результатам сканирования) и заключения дежурного ответственного врача. На основании этих документов принимается окончательное решение о дальнейшей транспортировке пациента.

От включения удаленного сортировочного центра КТ-диагностики в маршрутизацию есть очевидные плюсы: сокращаются очереди в приемные покои стационаров, а значит, уменьшается нагрузка на их сотрудников; отсекаются «легкие» пациенты, которые могут лечиться на дому и не занимать больничную койку; направленные на госпитализацию имеют при себе два заключения и запись исследования КТ, что также экономит время и ресурсы больниц; сокращается общее время ожидания оказания помощи для большинства пациентов; высвобождающиеся машино-часы позволяют более эффективно использовать парк городской скорой помощи.

Мы выдавали до 13 заключений в час. На пике загрузки над этим трудились 30–35 рентгенологов на два центра, 4 смены по 6 часов.

За день на одном томографе обследовали 224 пациента, на двух – 401. Для сравнения: в обычное время, если за две смены проходит 30 человек, это считается очень хорошо.

– Выплатили все дополнительные премии врачам?

– Мы заплатили все, что обещал президент, то есть 80 тыс. рублей врачам и 50 тыс. медперсоналу. Субсидии на эти цели еще не получили, будем рады, если нам компенсируют эти расходы. Стимулирующие выплаты не облагаются налогом, но мы, заплатив зарплаты, перечислили с них еще и налоги. Но в минус не ушли: помог большой поток пациентов.

– Эта прибыль не помогла компенсировать потери региональных диагностических центров?

– Выручка не была настолько большой, чтобы поддержать региональные отделения.

Локально мы, конечно, заработали, но не так, как некоторые наши «коллеги», которые резко подняли цены и продавали КТ грудной клетки по 7 тыс. рублей, обследуя ковидных и онкологических пациентов вперемежку, не соблюдая никаких мер безопасности. Если продолжить сравнение ситуации с войной, то это называется мародерство.

Про преимущества частной медицины

– Удалось ли государству воспользоваться всем потенциалом частного сектора здравоохранения в период эпидемии?

– Много коллег включилось в работу в Москве: «Медси», «К+31», «Мать и дитя» открыли целые госпитали. Активно работали лаборатории. Частная медицина продемонстрировала свою зрелость, пациенто- и социальную ориентированность. Обычно чиновники говорят, что главная опасность частников в непредсказуемости: сегодня у них больницы, а завтра казино. Но ни одна частная клиника не сменила профиль на казино во время кризиса. Зато многие боролись с COVID-19 или поддерживали тех, кто боролся: например, отдали много аппаратов ИВЛ.

Вообще, это неправильная постановка вопроса. Нельзя использовать частников в кризис, а потом забыть о них до следующего. Задача в том, чтобы ресурсы частной медицины, ее сильные стороны были востребованы всегда. Сильная негосударственная медицина сможет более активно помогать государственной в кризисы.

– Что это за сильные стороны?

– Мы более гибкие. Менее связаны регулированием с точки зрения финансов. Например, нам, чтобы что-то купить, не нужно проводить конкурс: при наличии денег мы можем сделать это за два часа, а государственная организация потратит два месяца.

Кроме того, в частной медицине больше хороших управленцев. И это очень важный вопрос, вопрос управления.

– Почему вы считаете, что в госклиниках менеджмент хуже?

– Вся система финансирования государственной медицины просто не стимулирует эффективность. Существует такая вещь, как структура тарифа в ОМС. Тариф – это размер оплаты за конкретный случай. А его структура – это то, как вы эти деньги сможете потратить. И в этой структуре сегодня нет амортизации, нет прибыли, нет возможности улучшить инфраструктуру. Управленцу в итоге нет смысла добиваться эффективности, потому что он не сможет воспользоваться конечным результатом.

Про систему ОМС

– Вы последовательный критик системы ОМС. Как показала она себя в период эпидемии?

– Критик не всей системы, а некоторых ее элементов. Например, в Петербурге в период эпидемии я не видел проблем с ОМС. Да, были ошибки, но фонды медицинского страхования их оперативно исправляли. Когда мы начали оказывать помощь по сортировке больных, еще не было тарифов на эту услугу, но вопрос быстро решился.

Была ситуация, когда мы недооценили возможные потоки пациентов. Обратились в фонд, и объемы помощи нам были увеличены. Но в некоторых регионах имели место обратные случаи, когда люди из ТФОМС приходили в наши центры и говорили: нам все равно, откуда вы возьмете деньги, но вы должны показать результат.

В «мирное» же время структура тарифа ОМС разрушает все. Она уничтожает возможность инвестиций, демотивирует эффективных управленцев.

В фармацевтическом бизнесе, несмотря на государственное регулирование стоимости препаратов, инвесторы могут распоряжаться заработанными деньгами, им никто не говорит, как их тратить. Это позволяет индустрии развиваться. То же следует сделать в медицинской отрасли. Нужно разрешить частным медорганизациям тратить деньги, полученные из страховых фондов на уставные цели – строительство, приобретение любого оборудования, которое сочтут нужным собственники, по любой стоимости. Сейчас медорганизации ограничены суммой в 100 тыс. рублей, даже если поднимут лимит закупки у единственного поставщика без проведения торгов до 300 тыс. рублей, это все равно серьезное ограничение.

Количество денег, которое государство тратит на медицину, растет; доля средств ОМС в доходах частных клиник увеличивается. Государство становится серьезным, практически главным плательщиком. Без ОМС уже не выжить, и отказываться от работы в этой системе нельзя. В МИБС, к примеру, в этом году резко выросла доля государственного задания. Лет 15 назад, у нас было 5–10% страховых денег. Сейчас доля ОМС по некоторым позициям – 80–85%. В этом году даже 15%-ной платной лучевой терапии нет.

Лучшая поддержка частного бизнеса – это правильное регулирование. Нынешняя система не дает возможности вернуть инвестиции. Они просто не предусмотрены в структуре действующего тарифа ОМС.

Про конкуренцию с государством

– Как планируете конкурировать с государственными центрами лучевой терапии в Обнинске, Димитровграде?

– Пока на рынке три игрока, и денег выделено достаточно на всех. Но если появятся другие центры и финансирования начнет не хватать, вряд ли мы сможем конкурировать за деньги государства с тем же Димитровградом. Если в системе все останется, как сейчас, нас просто выкинут. Тогда мы пойдем на свободный рынок, будем привлекать иностранных туристов, это у нас неплохо получается. К нам приезжают лечиться даже из Израиля, и это не единицы, а уже проценты. Есть пациенты из США, Великобритании, Австралии, Ирака и Ирана. На международном уровне мы конкурируем успешно.

Но, по большому счету, важно частным медицинским организациям, которые оказывают комплексную, высокотехнологичную помощь, а не просто выполняют МРТ, обеспечить равный с госклиниками доступ к средствам ОМС. Сейчас, увы, во многих регионах объемы госзаказа в коммерческом сегменте просто нулевые, например в Барнауле.

Мы инвестировали в барнаульский центр ядерной медицины миллиард рублей. Власти региона выделили землю для строительства на территории онкодиспансера, обещали 3–4 тысячи пациентов в год. Однако у ТФОМС объемы финансирования для этого не предусмотрены. Сейчас принимаем в КТ-центре ковидных пациентов, однако заболеваемость снижается, и скоро мы сможем оказывать высокотехнологичную диагностическую помощь.

Это нужно региону, и губернатор Алтайского края Виктор Томенко на прошлогоднем форуме в Сочи подтвердил поддержку проекта, но региональный Минздрав решил иначе. Конечно, мы не уйдем из региона, и я уверен, что здравый смысл восторжествует и пациентам не придется платить из собственного кармана или летать из Барнаула в Красноярск, чтобы выполнить диагностическое исследование.