Онкология – дисциплина «военная»

Сила статистики

- Андрей Дмитриевич, что происходит сегодня на фронте борьбы с раком в России?

- Онкологические заболевания сегодня в большинстве стран мира занимают одни из первых мест в структуре смертности населения. Практически все страны сейчас озабочены этой проблемой, и хотя рост заболеваемости вызван главным образом старением населения, вопрос раннего выявления никуда не делся с повестки дня. Пока онкологам не удается справиться с высокой смертностью, особенно по таким локализациям как рак легкого, меланома и редкие опухоли, которые очень сложно распознать морфологически в плане диагностики.

Мы к тому же несколько отстаем в диагностике рака I-II стадий. Во многих регионах РФ очень низкие показатели заболеваемости, что свидетельствует, как правило, не о здоровье населения, а о проблемах в системе диспансеризации. С учетом того, что в России в целом мы выявляем ежегодно более 560 тыс. человек с подозрением на злокачественные новообразования, не может быть меньше 300 больных на 100 тыс. населения, но некоторые субъекты показывают меньше 100 человек. Онкологи вместе с Всемирной организацией здравоохранения предупреждают, что заболеваемость во всем мире будет неуклонно расти, это, к сожалению, объективный фактор и повлиять на него медицина пока бессильна. Я тоже всегда подчеркиваю, адресуясь, в том числе к губернаторам, что не снижение заболеваемости наша цель. Ее нужно честно показывать. А вот смертность при этом снизить или хотя бы затормозить по некоторым локализациям необходимо.

Еще есть 2 показателя, которые мы должны обязательно оценивать: пятилетняя выживаемость и одногодичная летальность. На последний важный фактор обращает внимание весь мир и, должен сказать, что за последние годы благодаря политике Минздрава в России этот показатель снизился практически на 27%. Это означает существенное повышение активной выявляемости по многим локализациям. Например, по раку предстательной железы у нас приличный прирост, и благодаря этому – вовремя заметили и начали лечить - темпы роста смертности начинают замедляться. Мы, конечно, пока не достигли уровня американцев - более 300 человек на 100 тыс. населения, но они на 15 лет раньше начали применять тест на простатспецифический антиген. И мы активно наверстываем упущенное, повысив раннюю выявляемость по раку предстательной железы в I-II стадиях на 10-15%, что сразу привело к положительной динамике - увеличению количества случаев эффективного радикального лечения.

Зри в корень

- Как вы относитесь к диспансеризации: способствует ли массовый скрининг повышению выявляемости онкозаболеваний?

- Некоторые виды новообразований плохо поддаются скринингу, особенно рак легкого. Эта локализация очень сложна для диагностики – процент активной выявляемости не превышает 25%. Но практически ни одна страна мира не может позволить себе поголовную компьютерную томографию - это дорогое удовольствие. Поэтому чрезвычайно важна настороженность врачей, особенно если у пациента есть указание на наследственные факторы. Опытные рентгенологи на цифровых аппаратах видят иногда даже начальную опухоль, и обязаны немедленно направлять пациента на компьютерную томографию, к которой у граждан должен быть свободный доступ.

Многие локализации понятны и просты в рамках первичной диагностики. Но при этом их выявляемость пока, к сожалению, не на высоком уровне. Казалось бы, видимая локализация, простой тест по Папаниколау во время обычного осмотра у гинеколога известен давно. И справедливости ради нужно сказать, что рак шейки матки дает сейчас приличный прирост выявляемости, но в запущенных стадиях.  Значит, не хватает онкологической настороженности у специалистов этого направления, осведомленности населения, что раз в год нужно обязательно провериться на вирус папиломы, а, возможно, и административного ресурса, к применению которого я часто призываю.

На мой взгляд, работодатели должны закладывать в свои расходы затраты на здоровье сотрудников еще на стадии получения лицензии, особенно на предприятиях, где работает много женщин.

ПСА-тест - достаточно дорогое удовольствие, и за рубежом в скрининге тоже не используется. Но сейчас во всех московских поликлиниках его можно сделать. В этом плане интересен также опыт нескольких регионов: например, в Свердловской области есть программа мужского здоровья, в Воронежской области и Чеченской республике тоже очень эффективный подход в вопросах раннего выявления рака предстательной железы. То есть, по большому счету, если есть воля руководителей на местах, организовать раннюю диагностику на 1-1,5 млн населения несложно, это можно сделать по нашим программам, которые выложены на сайте.

Очень важна борьба с колоректальным раком. Победила же Япония колоректальный рак и рак желудка, которым нация подвержена отчасти из-за традиционных пищевых предпочтений.  Поставили задачу своим фирмам, выпускающим медицинскую и оптическую технику, сделать свои недорогие эндоскопы. Обязали работодателей ежегодно отправлять сотрудников на гастроэндоскопию. Современная техника позволяет выявлять и удалять значимо маленькие раки прямо во время исследования – полипы, предраковые части эпителия, в общем-то ничего сложного.

И не нужно с этим обращаться к президенту, надо только чтобы онкологов поддержали власти на местах. Мы ничего не просим, только привести людей на обследование, помочь с информированием в СМИ, подать личный пример. Пока невозможно работать без административных рычагов, но постепенно мы наладим культуру трепетного отношения к своему здоровью. Все же понимают, что это дает гигантскую экономию.

Равноправный диалог

- Вы почти четыре года возглавляете первый в стране научный медицинский кластер в области радиологии, в который вошли ведущие медицинские институты: МНИОИ им. П.А. Герцена, МНРЦ им. А.Ф. Цыба и НИИ урологии и интервенционной радиологии им. Н.А. Лопаткина. Насколько оправдано это объединение, какого синергетического эффекта удалось достичь?

- Я не перестаю удивляться дальновидности людей, задумавших создать этот кластер. Многим казалось, что это ошибочный шаг, и к тому времени уже были неудачные примеры подобных объединений. Но в нашем случае произошло органическое слияние возможностей: институт имени Герцена всегда был онкологической меккой, все хотели сюда попасть. Но в центре Москвы крайне сложно наращивать мощности, развивать новые технически насыщенные направления. При этом в 100 км отсюда радиологический центр имени Цыба располагал большими свободными площадями и бесценными наработками в области лучевой терапии. В институте Лопаткина был накоплен интересный опыт лечения самых распространенных мужских заболеваний. И это тоже нужно было использовать.

Объединение всех мощностей дало нам возможность сегодня справляться с неуклонным ростом потока пациентов. Когда я пришел в МНИОИ, наша поликлиника принимала ежедневно 180-200 человек, сейчас порядка 600. Собрав общую базу - научную, клиническую, кадровую, более тысячи единиц коечного фонда, у нас стало больше возможностей всем обратившимся предоставить комбинированное комплексное лечение по единым стандартам.

В учреждениях нашего кластера удалось собрать всю линейку существующих в мире аппаратов для лучевой терапии. Но мы не можем разместить их в одном институте – это дорого и к тому же некоторые установки работают очень избирательно, и строить их в каждом институте бессмысленно. А направлять на них больных как раз имеет смысл. Так что все логично.

Что касается НИИ урологии, здесь мы существенно усилили онкологическое направление. Институт получил доступ к современным лучевым установкам. А кластер в целом - возможность применять в лечении пациентов химиотерапевтический подход, создавать междисциплинарные группы.

- Благодаря объединению удалось развеять устойчивый миф о любви наших онкологов к хирургии?

- Институт очень лабилен в плане подходов к лечению. У нас развиты все направления, и выбор лечения при необходимости обсуждается на консилиумах совместно радиотерапевтом, клиническим онкологом и хирургом. Благодаря единой коммуникационной системе, к которой подключены все наши филиалы и еще порядка 30 региональных онкоклиник и диспансеров, в режиме он-лайн мы обсуждаем все самые сложные случаи на общем консилиуме. Это равноправный диалог трех развитых специальностей, и доводы коллег из МРНЦ часто перевешивают мнение хирургов. Мы понимаем, что сейчас изменились подходы, и одной хирургией проблему не решить. Появляется много гетерогенных опухолей, растет их резистентность как к хирургическому лечению, так и к химио- и лучевой терапии. Поэтому мы стоим на принципах комбинированного и комплексного лечения.

Планов громадье

- Расскажите подробнее, что происходит сегодня на объектах онкокластера, в какую сторону развиваетесь?

- Стройка в НИИ урологии самая сложная, мы ее получили в наследство в очень тяжелом состоянии, и она длится уже лет шесть. Сейчас у нас пятый подрядчик. Но, несмотря на все форс-мажоры, в I квартале 2018 года мы должны сдать объект. Здесь строится дополнительно 350 коек, детская реанимация, мощные лаборатории с молекулярно-генетическим подходом, в том числе для лечения онкозаболеваний, расширяется гемодиализный центр. Совершенствуется диагностическая база: уже установлен 3-тесловый МРТ. Также тут будут мощные рентген-установки для лечения мочекаменной болезни, современные операционные и многое другое. Государство выделило на это приличные деньги, и все должно получиться очень интересно.

Еще одно перспективное направление развития НИИ урологии – высокодозная брахитерапия. Мы сейчас начали  ее применять в Обнинске, и там огромный поток пациентов. Этот метод, я имею в виду не низкодозную терапию с использованием  йода-125, а высокодозную на базе иридия-90, которая позволяет за счет высокой точности, прецизионности лечить больных даже с послехирургическим рецидивом в ложе опухоли.

Планируются здесь и пластические операции, в том числе при онкологических заболеваниях, например при тяжелых лучевых повреждениях. Интересную работу намечаем по раку яичка – локализации, которую нельзя отдавать общим урологам, поскольку это комбинированная проблема, и без химиотерапии, только хирургическим путем ее решать невозможно. Поэтому в НИИ им. Н.А. Лопаткина будет базовое отделение для лечения рака яичка, а также банк забора и хранения спермы, потому что после массированных химиотерапий в вопросах репродукции человека чаще всего прибегают к методу ЭКО. Кстати, в Обнинске мы уже сделали отделение, которое занимается экстракорпоральным оплодотворением, делает около 100 процедур в год онкологическим пациенткам.

Остальные стройки тоже не стоят. Сдан новый корпус в МНИОИ им. П.А. Герцена, планируем построить аналогичный в МНРЦ им. А.Ф. Цыба. В прошлом году запустили протонный ускоритель в МНРЦ, это первый отечественный компактный аппарат, созданный нашими учеными-физиками во главе с Владимиром Егоровичем Балакиным. На мой взгляд, наш центр в Обнинске должен стать полигоном для испытания отечественной медтехники. Стыдно в стране, где есть такие умы в области физики, не делать свою аппаратуру.

Также в Обнинске мы построили прекрасную рентгеноперационную с новейшим оборудованием. Там же в отделении лучевой медицины реализуется инвестиционный проект с установкой гамма-ножа. В планах строительство современного вивария по стандарту GMP для работы с радионуклеидами, которые занимают приличную нишу в фармацевтическом лечении рака. Будем брать заказы из-за рубежа на доклинические исследования радиофармпрепаратов, и, как минимум, станем монополистами по этому направлению в странах СНГ.

Зона повышенного контроля

- Ваше мнение о новом порядке оказания медицинской помощи по профилю «онкология»: насколько реальны установленные предельные сроки диагностики и оказания специализированной помощи больным?

- Я участвовал в обсуждении этих документов и считаю, что задачи вполне реальные. Единственное, что мы не можем заложить в таких документах, но надо обязательно  привлекать к их решению - возможности административного ресурса. Ничего не получится, если вся ответственность будет лежать только на медиках. Нужна поддержка губернаторов и органов здравоохранения на местах. Онкология – дисциплина «военная» и для того, чтобы она была эффективной в гражданском обществе, необходимо выстроить систему вертикальной ответственности: региональные руководители направления должны отчитываться перед главным онкологом страны, а губернаторы оказывать им помощь в проведении необходимых мероприятий. Если не будет такого контроля вместе с заинтересованностью властей на местах, ничего не получится.

- А достаточно ли в стране мощностей для оказания специализированной помощи онкобольным?

- Понимаете, пока мы не начнем выполнять этот порядок, не увидим, где проседает служба, в каком регионе не хватает мощностей. Если поймем, что идет нормальная работа по нашим порядкам, этим требованиям, а ресурсов не хватает - это один разговор. Если же на местах ничего не будет меняться в подходах к организации онкологической помощи, то, возможно, будет иметь смысл пересмотреть карту дислокации этих мощностей. Допустим, онкослужбу небольшого региона можно передать под контроль соседнего, иди это будет коллективное пользование имеющейся аппаратурой и койками. Возможно создание межрегиональных диспансеров, больших центров ядерной медицины. Мы уже обсуждали это с министром и по моей инициативе уже намечено создание 7 таких межрегиональных объединений.

Согласитесь, незачем по всей стране строить гамма-ножи для лечения опухолей мозга, которых не так много в популяции. Ведь каждую такую установку еще придется обеспечивать высококвалифицированными кадрами и дорогим техническим обслуживанием. Проще привезти больных в соседний регион, где эта работа поставлена на высокий уровень.

И главное, что, на мой взгляд, предстоит сделать новому главному внештатному онкологу Минздрава - выстроить логистику: в продвижении порядков оказания помощи, в подчиненности медучреждений, в передвижении пациентов. Не говорить, что все виноваты и нет денег, а делать все, что от нас зависит.

- То есть денег на онкологию выделяется достаточно?

- Их никогда не будет хватать. В той же Японии, богатейшей стране, с этого года все пациенты, которые идут на протонную терапию, в связи с дороговизной процедуры переведены на самооплату. При том, что страна сама выпускает протонные ускорители для всего мира.

- Но в России онкобольным зачастую отказывают даже в лекарственных препаратах…

- Конечно, есть индивидуальные схемы лечения, которые, к сожалению, не полностью укладываются в страховую сумму или квоту – такая проблема есть. Но все относительно. Например, в Германии хорошо зарабатывающий человек тратит 180 тыс. евро на страховку, поэтому нельзя говорить, что у них медицина бесплатная. Эти люди оплачивают, в том числе, и услуги для малообеспеченных граждан. 

Без фильтров

- Вы берете на лечение всех пациентов или существует какой-то отбор? Какова статистика летальности?  

- Цифры не могут быть низкими, поскольку, как было сказано выше, поток пациентов увеличился в разы. Мы самая оперирующая и самая облучающая клиника в стране. Кроме того, мы много занимаемся нейрохирургией,  у нас мощное торакальное отделение, которое приносит высокий процент летальности. Но все равно мы берем всех больных, стараемся всем помочь и не ставим ради красивой отчетности никаких фильтров.

- Насколько велик в России дефицит онкологов? Недавно звучали предложения о  переквалификации части педиатров в детских онкологов. Можно решить кадровую проблему таким путем или нужны иные подходы?

- У нас в центре с кадрами все хорошо, чего не скажешь о России в целом. Морфологов не хватает больше 70%, радиотерапевтов надо 1800 врачей, а работают чуть больше тысячи. Медицинских физиков 380 при необходимых 1100, операторов 980 при потребности в 3,5 тысячи.

Насчет педиатров вопрос к президенту Национального общества детских гематологов и онкологов Александру Григорьевичу Румянцеву, он вам расскажет, почему детские онкологи выступают с такой инициативой. Я же скажу, что квалифицированный врач всегда будет в дефиците. И способы решения кадровой проблемы известны еще с советских времен. Это: целевое обучение и распределение после окончания вуза с хорошей социальной поддержкой. Врачам надо строить дома, давать квартиры, поощрять и может быть даже на первых порах оплачивать зарубежные стажировки. То есть надо вкладывать средства в медицинские кадры.

- Недавно вас избрали в члены Президиума РАН. Какие планы на этом направлении? В каком состоянии, на ваш взгляд, находится сегодня медицинская наука?

- История сложная. С одной стороны – у нас во многих научных направлениях есть звезды. Но не хватает среднего звена – опоры науки. Под звезд иногда даже дают деньги, но этого явно мало. Например, молекулярно-генетическая наука – направление, требующее больших ресурсов.

Новый президиум академии, на мой взгляд, может справиться с большинством стоящих перед отраслью задач. Тем более, что власть повернулась к науке лицом: на заседаниях РАН теперь присутствуют представители многих ведомств, чего раньше не было. Значит, хотят от нас что-то услышать, и будем надеяться, что это поможет.