От «случайной беременности» инновационными решениями необходимо переходить к плановой

Без злого умысла

– На какой стадии биомедицинские стартапы начинают тормозить? Почему система венчурных предприятий в России не работает должным образом, ведь вместо сотен, а то и тысяч таких разработок, у нас только несколько десятков?

– Сразу хочу сказать, что в сложностях стартапов нет ничьего злого умысла. Многие проблемы – результат сложившегося порядка. Жизненный цикл любого инновационного изделия состоит из отдельных этапов, объединенных в фазы: НИР и НИОКР, испытания (если говорить о биомедицинских стартапах), производство, внедрение и т.д. Для одних этапов существуют организационные формы и даже источники финансирования, например для фундаментальных исследований в институтах РАН и ФАНО России, а для других таких условий нет. И, что более важно, в России нет инфраструктуры, которая бы поддерживала и несла ответственность за весь жизненный цикл инновационного изделия.

Я убежден, что невыполнение даже одного, порой кажущегося незначительным, этапа жизненного цикла делает весь инновационный проект бессмысленным. Какую бы великолепную идею ты не предложил, если хорошо не представляешь, как она будет развиваться дальше, лучше не начинать, иначе потеряешь время и деньги. Позволю пример из жизни: если вы хотите сварить борщ, то вам нужны все ингредиенты и повар. Нет хотя бы одного ингредиента, в нашем случае этапа, и это уже не борщ. Или нет повара, в нашем случае интегратора проекта, и опять неудача. Мое убеждение: стартап – это не только красивая идея, но и выверенная организация. И об этом, как правило, воодушевленная команда на первых этапах проекта просто не знает.

– Если начать с самого первого этапа: идей-то достаточно?

– Академические институты, как самый массовый поставщик инновационных идей, в принципе обладают достаточно высоким потенциалом. Это не только то, что осталось от старой школы, молодые ученые инициируют новые разработки на мировом уровне. Мандат институтов – фундаментальные исследования. Это строго определено правилом и «окраской» бюджетного финансирования. Институты даже делают больше, доводя исследования до макетов и прикладных научно-исследовательских работ. На этом их компетенция заканчивается и сразу же образуется первая проблема: кто подхватит эти исследования и доведет до производства? Нет таких условий и таких организаций. Каждый выкарабкивается как может. Кто-то за свои деньги, кто-то за счет партнеров. Инновационные проекты продолжают жить вопреки, а не благодаря.

Упаковка – не дело ученых

– Институты развития, такие как фонд «Сколково» и Российская венчурная компания (РВК), продвигают такую точку зрения: наши ученые не умеют коммерциализировать свои идеи, то есть упаковывать проекты так, чтобы их можно было показать инвесторам. Так может в этом все дело?

– Если вы хороший журналист, это не значит, что вы будете хорошим романистом. Это две разные компетенции. Причем они по значимости для проекта одинаково весомы. И то, что у нас нет таких «упаковщиков», – это не вина академических институтов и стартапов, потому что ученые этой компетенцией не могут обладать по своей природе, а академические институты – по организационной форме деятельности. Это все равно, что требовать, чтобы удачный бизнесмен стал большим ученым.  

Те, кто могут классно упаковать проект, не могут вести научные исследования. Это, в моем понимании, даже разный образ мышления. Но считается, что обратный порядок возможен и даже необходим. Но придание проекту товарного вида, это сложнейшая процедура. Я столкнулся с тем, что не только в институтах, но и в стране сложно найти специалистов с компетенцией и, что более важно, с опытом, которые могут дать адекватное понимание позиционирования стартапа, привносящих технологическую и правовую культуру и обладающих достаточным инструментарием для реализации больших проектов. Есть люди, которые ищут, учатся и пытаются понять, как это делать, в том числе в «Сколково» и РВК, но этого все равно недостаточно.

То есть получить, купить эту услугу или в партнерских отношениях ее развивать практически невозможно. Этот вакуум в какой-то степени пытается ликвидировать «Сколково». В отдельных случаях можно что-то сделать: найти партнеров, инвестора. И фонд в этом смысле помогает. Но это частное и во многом зависящее от случая решение по каждому конкретному проекту.

Время – деньги

– Но вы, как я понимаю, вынуждены сами заниматься прохождением всех этих этапов – поиском партнеров и инвестиций. Насколько сильно это отвлекает от главного, самой разработки робота?

– Да, я вынужден вместе с коллегами это делать. Приходится получать новую компетенцию. У меня проблема: вместо того, чтобы разрабатывать робота, я учусь азам бизнеса. Постигаю с большим трудом, с кровью. И самое главное, это системно, методически плохо поддерживается. Можно начитаться книг по маркетингу, выслушать большое количество лекций бизнес-тренеров, но это теория, общие правила. Когда переходишь к практике, то здесь все уже абсолютно по-другому. Быстро это постичь невозможно. А когда это постиг, выяснилось, что то, что ты делаешь в инженерном плане, уже никому не нужно. Время упущено. Потому, что своевременность – одно из главных качеств стартапа. Можно придумать какой-то уникальный продукт, но, если не успеть в «окно возможностей», будут выпущены на рынок другие, порой менее совершенные решения, а ваш продукт уже не будет нужен.

«Окна возможностей» открываются ненадолго, предсказать или увидеть их – большое искусство, как правило, недоступное на стадии стартапа, рождающегося внезапно. Позволю себе сравнение. Если говорить об инновационной индустрии, как о тренде развития государства, то от «случайной беременности» инновационными решениями необходимо переходить к «плановой беременности», в которой рожденное дитя, проект, имеет все условия и инфраструктуру, чтобы прожить полноценную и эффективную для общества жизнь.

– Есть Минпромторг, который заинтересован в том, чтобы в России появлялись прорывные инновационные проекты. Он вам помогает?

– Минпромторг действительно сейчас очень заинтересован в развитии проектов, прежде всего в области импортозамещения, и мы взаимодействуем с ним активно. Я сразу оговорюсь, что это моя точка зрения, итог личного опыта. Министерство заинтересовано помочь, поддержать проект. Но оно действует на основании определенных программ, условий и правил. У Минпромторга бюджетные деньги и их расходование регламентировано. То есть существует определенный формат, соответственно на какой-то фазе твой проект в него вписывается, а на какой-то нет. И в этом тоже серьезное ограничение.

– По каким критериям проект может проходить, а по каким нет?

– К примеру у Минпромторга существует несколько федеральных целевых программ. Они имеют свою историю: какие-то развиваются, какие-то уже заканчиваются. Они прописаны по содержанию, по этапности, по мандату и всему остальному. Где-то ты попадаешь в эти условия, а где-то нет. Например, сейчас такая стадия программы, что деньги могут дать только в виде возвратной субсидии или кредита. И ты просто не вписываешься туда. Поэтому Минпромторг, как бы он ни был заинтересован в финансировании инновационных проектов, тоже не всесилен и работает в определенных жестких рамках.

Инновации без границ

– Многие российские резиденты создают стартапы в американской Кремниевой долине и других «инновационных оазисах». Некоторые серьезные российские фармкомпании ведут разработку молекул и создание лекарств в США. Им удобнее работать в странах со сложившейся инфраструктурой венчурного бизнеса. Имеет ли смысл биомедицинскому стартапу после первоначальных стадий уходить за границу и уже там доводить проект до окончания?

– Сейчас ни один серьезный проект не может быть сделан в рамках одного государства. Любой серьезный ученый и разработчик должен примерять проект на международный рынок и четко понимать, где он находится и на какую позицию он может претендовать. Если проект «не тянет», то не надо тужиться и тратить деньги ни свои, ни государственные. Все определяется не тем, что необходимо во что бы то ни стало всех удивить изящным инженерным решением, а тем, чем проект закончится. У нас, к сожалению, выросла целая плеяда молодых ученых, в том числе в университетской среде, которые выполняют исследования, добросовестно заблуждаясь в их «первой свежести». Зачастую то, что им кажется неизведанным и передовым, в другом месте давно морально устарело. Это нерационально, а в какой-то степени даже преступно. Чтобы избежать этого ученый должен постоянно быть на виду, в конструктивной, профессиональной экспертизе и критике и регулярно определять, где находятся результаты его исследований в текущем состоянии его отрасли.

И второй момент: если в России не хватает какой-то компетенции и она не ключевая для проекта и если ее дешевле приобрести за рубежом, чем создать, то ее нужно купить. Это значительно сократит время разработки. От этого результат всего проекта не перестанет быть российским. Есть ситуации, которые заставляют делать международный консорциум. В частности, когда речь идет о медицинских изделиях. Я вас удивлю или огорчу, но медизделия с пометной «Сделано в России» даже при очень высоком качестве в Европе и США продаются плохо.

– Почему?

– Нет истории. К сожалению, на международном рынке медицинских изделий Россия пока не имеет авторитета. Там господствуют трансконтинентальные компании. Позиции на этом консервативном, сложном рынке надо буквально завоевывать и практически невозможно это сделать самостоятельно. Надо искать партнеров, которые тебя поддержат, которым это интересно и они помогут создать вам необходимый статус. Именно для этого мы уже три года позиционируем наш проект как международный. Это делается при поддержке российского торгпредства в Финляндии в рамках межправительственной комиссии.

– Высокотехнологичными медицинскими изделиями в России достаточно давно занимается «Ростех». Они могут стать вашими партнерами?

– Мы сейчас ведем переговоры, чтобы на каком-то из предприятий «Ростеха» наладить производство нашего робота. Это может быть индустриальный партнер. Он не может быть назначен, он может быть только партнером, который осознанно понимает, что это и зачем ему нужно. И эта работа ведется при серьезной поддержке правительства.

– В конце прошлого года входящий в «Ростех» концерн «Росэлектроника» объявил, что к началу 2019 года развернет первое в России производство всех видов медицинских игл на основе южнокорейской технологии. И будет производить их столько, что хватит для обеспечения не только России, но и всех стран ЕАЭС. Такая продукция уже будет иметь международный статус?

– Конечно. Но этот вариант не инновационный, а технологический. Что сделал «Ростех»? Он купил не только технологию, но и культуру производства, его историю. Он точно не обгонит ведущих производителей, очевидно, что нам никто не продаст последние разработки. Но качество будет обеспечено, и они закроют большую часть российских потребностей. Хотя надо спрашивать не инженеров, а докторов, будут ли они шить этими иглами или нет? Одно дело – произвести, а другое – ими работать. Доктора – народ капризный.

– Вернемся к инновациям. В мире есть правительственные организации, которые ведут проекты от стартапа до производства, чтобы между этапами не было провалов, о которых вы говорите?

– Например, Финляндия. Там полностью выстроена цепочка. Создание аналогичной схемы в России сильно бы ускорило работу над инновационными проектами. Это даже важнее, чем поиск финансирования. Если понимаешь и можешь показать перспективы, то потом проще и инвестора найти. Сейчас инвестор зачастую просто не может принять участие в проекте, даже если идея ему нравится. Он понимает все риски и говорит: «Ребята, у вас вот здесь, здесь и здесь пробелы. Я понимаю, что идея шикарная, но по существующему регламенту проект просто не могу взять». И это тоже на уровне стартапа необходимо знать и учитывать.

Инвестор – это не тот, у которого завелись лишние деньги и он их раздает направо и налево. Это серьезный финансовый институт, у которого тщательно все прописано: что он может, а чего не может сделать. А в России очень много неформального. Это не срабатывает в случае с иностранными инвесторами, которые говорят: «Или отформатируйте по нашим правилам, или до свидания». А когда начинаешь разбираться, что и как нужно отформатировать, выясняется, что это невозможно.